Ушедшее — живущее - Борис Степанович Рябинин
Вымысел и действительность, сказка и быль — все сплелось воедино, и все тянется к одному — к человеку. И разве не благородна после этого задача писателя — показать простой и самоотверженный в своей простоте труд людей, живших до нас, приоткрыть завесу над прошлым, донести до сознания каждого человека, что могущество и слава Отечества создавались усилиями многих поколений неизвестных трудолюбов! Этой задаче посвятил себя П. П. Бажов.
— А вот кто бы рассказал, как золото искали? — спрашивает он. — По каким приметам?
Тут случилось неожиданное. Беседа на минуту прервалась, произошла короткая заминка. Видимо, у стариков где-то в глубине сознания все еще жило по старой памяти опасение, привитое веками подневольной тяжкой доли, как бы не выдать своей тайны, своих, испытанных поколениями горщиков и известных лишь сравнительно узкому кругу людей, приемов поиска благородного металла, своих немудрых, но крайне существенных «примет».
Однако тут же вспомнили, что время теперь не то и человек, приехавший к ним, не тот, какие езживали прежде, «при старом режиме», что таиться не к чему и даже более того, нехорошо, — и беседа возобновилась с прежней готовностью и заинтересованностью.
— Приметы — всякие. Главное дело — попутный лог найти…
— Какой, какой лог? — недослышав, переспрашивает Бажов.
— Попутный. Это — который с юга на север или с запада на восток идет, тот попутный. Если его нет, и искать нечего. А есть — копай смело. Копаешь до песочка, песочек — на вашгерд. Показалась бусинка-две, — значит, надо мыть…
Примета эта, известная исстари, не так уж наивна, как может показаться на первый взгляд. Вспомним, как образовалось россыпное золото. При разрушении твердых пород, в которых были заключены золотоносные жилы, частицы разрушенных пород уносились реками. Частицы же золота, как наиболее тяжелые, задерживались, отлагались на дне. С веками реки исчезли, остались лишь лога. В любом районе можно подметить преобладающее направление течения рек и падение сухих русел — логов. Это не могло ускользнуть от наблюдательных глаз добытчиков драгоценного металла. «Самоуком» находили они куски, нужные им «знаки», по-своему открывая законы геологического распределения горных пород. Так возник «попутный лог».
В книжечке, рядом со словами «долгая руда», «веселухин ложок», появляется новая запись: «попутный лог». Туда же заносятся отдельные выражения, неожиданные словообразования и связанные со старательским делом, незнакомые в других местах, термины, которыми обильно уснащена речь беседующих.
Вот откуда брал Бажов яркие, самобытные слова-самоцветы, нередко заменяющие собой целое понятие, фразу, вбирающие в себя не только деловое, так сказать, служебное назначение слова, но и образ. Так вошли в его литературный обиход выражения «мелкая жужелка», «золотинка», «таракан» (не насекомое таракан, а мелкий самородок золота весом на 8—10 граммов, действительно похожий формой и размерами на крупного черного таракана) — каждое, включающее целое понятие. Так слетали с его языка при разговоре яркие, образные «чемоданчики», «с полукона бить» и т. д. и т. п. Своеобразие, оригинальность изобразительных средств писателя Бажова проявлялась на каждом шагу — и в обыденной жизни, и в творчестве.
Но вообще записывал он мало. Случалось, за всю беседу или за целый день нескончаемых разговоров, встреч, передвижения в машине, пешком, на лошади отберет всего одно-два слова (бывало, и ни одного), но зато уж это действительно слова-«золотинки». Даже не руда, отмытая от пустой породы, а уж сам металл золото, драгоценность. Так он, по его собственному признанию, искал «двойной переклад» — определение особо прочной крепи в шахте.
Характерно, что любил слова сильные, «играющие».
— Нам не впору смеяться над языком отцов и дедов, — сурово возразил он однажды, когда кто-то из молодых литераторов в его присутствии взял под обстрел какое-то уральское выражение.
«Главное — выбрать то, что светится», — повторял Бажов и… не спешил записывать.
Помню, и мне сказал как-то, видя, что я тороплюсь зафиксировать свои впечатления: «Не записывай ты сразу, говорю тебе. Записывай завтра, что останется в памяти, значит, то и главное».
После такой напряженной, продолжительной и очень строгой в отборе черновой работы получается емкость слова необычная. Труд в высшей степени кропотливый, даже изнурительный, но… «Медленно-то писать — лучше», — не раз говаривал Павел Петрович.
Ряд понятий, слов, услышанных в тот памятный вечер в Полдневой, вошел в постоянную лексику сказов, а также в пояснения, которыми сопровождал тексты своих произведений П. П. Бажов.
— А платину не мыли? — снова спрашивает он, шаг за шагом расширяя рамки беседы.
— Ну, как не мыли! Мыли. Сперва долго не знали, что за платина такая. Старики сказывали: из ружей вместо дроби стреляли. Тяжелая, тяжелее свинца, летит хорошо.
Чего только не «мыли» здесь! Чего не хранит богатая уральская земля! Платина, золото, драгоценные камни, никель, кобальт, циркон, молибден, даже алмазы.
— Нам еще иноземцы мешали, — вспоминает один из старателей. — Сколь они дела попутали! Накопали как-тось вагон марганцевой руды, отправили в Уфалей. А представитель концессии добился своего — спустил под откос. Земля-то ихняя была, кроме них, никто прав не имел. Так и не было пробной плавки, до самой Советской власти.
— Да, было дело, было, — задумчиво качает головой Павел Петрович.
— У Урала-то еще все богатство впереди, — неожиданно раздается из угла сиповатый, с хрипотцой, старческий голос. — Про то еще Гофман ране говорил…
— Гофман? — настораживается Павел Петрович. — Он разве у вас что-нибудь делал?
— А то как же? Медь искал. Платину на Омутнинке разыскал. Я не раз с Гофманом езживал. Поедет, а у самого вся лаборатория в кармане. И сутки едет, и полторы едет. Покаля полной сумы не наберет. Камешек увидит на дороге, соскочит, подберет, молотком почакает — и в сумку! Приедет, чайку попьет и в лабораторию. И до тех пор отталя не выйдет, пока все скрозь руки не пропустит. А потом отправлял. Вроде вас такой же — ученый, все наскрозь знал. Сам управитель не ведал, что у него, у Гофмана. Управителей да приказчиков он не любил, не доверял им, а простому народу — доверял. Я у него кучером робил. Говорливый был, лошадей страсть любил. Часто говаривал: надо каждому охотнику иметь увеличительное стеклышко. Земля-то смешана туда-сюда. У каждого металла свой спутник есть. Спутника найдешь, а он к металлу приведет. В стеклышко-то посмотришь — все и видно, и плохое, и хорошее, золото там, скварец[35] или что. Ехали раз как-то
